Знаменитого речного колесного парохода больше нет
Пароход «Достоевский», стоявший на мели на Малой Пудице в Кимрском районе, был неизменной точкой притяжения для туристов и любителей истории пароходства. Еще бы, герой фильма Рязанова «Жестокий романс»…
И пусть он не был «Ласточкой», на которой Михалков входил в историю с «мохнатым шмелем», а Гузеева падала замертво на палубу в густом тумане, зато он был «Святой Ольгой» – тем пароходом, который проиграл «Ласточке» зрелищную киногонку по Волге. Нужно сказать, что «Достоевский» был последним колесным пароходом. Был…
С асфальтированной дороги сворачиваем на утрамбованную и пыльную грунтовку.
По мере продвижения вперед растительность становится все ближе к обочине, а потом и вовсе кущами начинает нависать над нами. Церковки, погосты, деревеньки… Вдруг, когда кажется, что начались уже дикие джунгли, из-за зелени выныривают заборы и большие дома. Не банальные коробки коттеджей, а дома, претендующие на архитектуру. Попался даже настоящий расписной терем, рядом вертолетная площадка и загорающий на ней квадрокоптер. Цивилизация.
Дорога упирается в железные глухие ворота. Это турбаза «Достоевский». Стучаться бесполезно, а вот телефон дежурного по базе, нацарапанный карандашом на фанерке тут же, отвечает.
– Здравствуйте, мы бы хотели увидеть пароход…
Предыстория. Доступ к пароходу всегда был свободным. Сюда пускали всех желающих и даже тех, кто сам обходил забор со стороны берега и с другой стороны. Пароход для турбазы был фишкой, ее философско-смысловой основой. И все гранд-отели Конаковского района проигрывали турбазе «Достоевский» по количеству рекламы в Интернете. Мы были уверены, что нас пустят за ворота без проблем.
– Здравствуйте, мы бы хотели увидеть пароход…
– А парохода больше нет, – ответил голос из телефона.
– Как нет?
– Его распилили еще по зиме.
Идем с дежурным по базе Александром по территории, кругом шлагбаумы, цепочки. У Александра старенький велосипед.
– Пароход здесь появился в начале восьмидесятых, – объясняет он уже раз в сотый. – И пароход – это и была турбаза.
– А потом?
– Ну, потом он ржавел, потом сгорел…
Все как обычно.
– А зачем же вы его распилили?
– Это не мы. База его продала, и новый хозяин так решил.
Светит дружелюбное солнце, сквозь березы пробиваются его лучи, звучит голос Григория Лепса: «Утоли мои печали, Натали…».
Выходим к базе. Теперь и уже давно это – старый дебаркадер. Столики с клеенкой, летняя кухня, лягушатник для детей на отмели, заросший водорослями. И никого.
Александр уходит. Ему сказать больше нечего.
Смотрим на пароход. Вернее, на его остов – днище, на треть погруженное в воду. Это то, что было подо льдом, когда пароход пилили на металлолом. К пароходу ведут деревянные мостки. Они лежат здесь уже лет 35. Теперь они ведут в никуда. На березе табличка: «Вход на пароход. Опасно для вашей жизни!». И череп с костями. Эта табличка и название базы – все, что осталось от «Достоевского» в смысловом плане как участника местной жизни и объекта интереса туристов.
На базе пусто, ни одного отдыхающего, хотя машин много. С дебаркадера летит к нам голос Джо Дассена, и после этого вся эмоциональная эклектика в наших душах стопорит разум. Мы где? Мы в мире, где не нужны старые колесные пароходы, где невозмутимость бытия обескураживает и не позволяет злиться на абстрактное зло, которое всегда против памяти и материальной истории. Всегда. И сейчас. Солнечная теплая погода и Джо Дассен способствовали.
Пароход стал вдруг очень осязаемым. Прямо как «Титаник». Его затопленный трюм, ржавые борта, облезлая палуба, поблекшая, но читаемая надпись полукругом над колесом: «Достоевский».
Мы вылавливаем из воды старый швартовочный канат, вешаем на дерево стекать и идем к базе. У дебаркадера (а поет уже Стас Пьеха) пусто, и на небольшом постаменте лежит огромный якорь. Настоящий, от «Достоевского», сомнений нет. Между лягушатником и летней кухней – заборчик из плетеных ограждений палуб парохода. Чем больше мы всматриваемся в местность, тем больше следов парохода вокруг. Даже в остатках большого костра, доживших с зимы, видны следы недогоревших палубных досок. Это «металлисты» грелись.
Мы едем обратно. В багажнике старый канат и часть ограждения палубы. Мы нашли ее в траве. Наверное, мы чересчур сентиментальны.
Терема и «архитектурные» дома, которые мы проезжали, – это поместному семибанкирщина. Здесь – домовладения маститых столичных банкиров. Причем таких, которые тягали бизнес в советское время за границами – старая гвардия. Это нам рассказал местный протоиерей из Ильинского – отец Игорь. Он же поведал, что раньше «Достоевский» стоял на приколе в Кимрах и служил конторой одной известной компании, «ну а потом – сами знаете»…
Дорога к «Достоевскому» богата остановками. Здесь стоит монумент «Родина Туполева», и мы даже обследовали остатки усадебного парка с колоссальной толщины тополями, перед этим остановились в погосте Понизовье. Погост уникальный, почти банкирский. На плитах пейзажи малой родины… Говорят, один из банкиров перевез сюда всех своих усопших. Восстановили и храм. Тут тоже временно-вкусовая эклектика, поэтому спешим дальше. Храм в Воронцове удивил остатками хорошей живописи, ну а громада Смоленской церкви в Ильинском, на берегу озера, – это вообще масштабно.
Дорога к «Достоевскому» и обратно – это дорога почти по Достоевскому. Она настолько наполнена противоречиями, что не понимаешь долго, куда попал и где побывал. Здесь есть турбаза с большими глухими воротами, которые можно обойти с обеих сторон, здесь есть и нет старого парохода из фильма «Жестокий романс», здесь есть и нет отдыхающих. Здесь странное место пересечения временных координат. Первый банкир здесь и поселился, потому что искал на своей мистической карте эти пересечения. И нашел. Здесь масса богатых людей, и ни у кого не возникло желания купить и спасти пароход. Это вне вкусовых понятий. Это не пейзажи на мраморных плитах. Это пароход – всегда непонятно, что с ним делать.
Исторически «Святая Ольга» («Достоевский») все же обогнала «Ласточку» («Володарский»). Не по Волге, а по жизни лет на десять. «Ласточку» отправили на покой в1991 году, вынесли с нее все ценное, потом она «случайно» горела, а потом, в 2000х, ее распилили на металл под Ростовом. Хотя было принципиальное решение сохранить пароход 1914 года постройки как музей.
Почему-то пароходы особенно жалко. Наверное, потому что они, гордые речные красавцы, выдернутые на мель, такие неуклюжие и беззащитные. И пусть «Достоевский» был построен в Венгрии в середине XX века, он был памятником: последним сгоревшим, растасканным и униженным памятником всем речным колесным пароходам, исчезнувшим как вид с речных акваторий навсегда. Мы взяли чуточку памяти о нем. Ограждение палубы, на котором слоев краски, как годовых колец на дереве, и канат, завязанный крепко морским узлом.
«Так напоследок я скажу…».
Украденный и неуместный «эпиграф». Диалог из к/ф «Жестокий романс».
— Неужто вам не жаль расставаться с «Ласточкой»?
— Что такое «жаль», я не знаю… Для меня, капитан,
ничего заветного-то нету. Вижу выгоду – продам что угодно…
Александр ДЫЛЕВСКИЙ
Фото автора и из архивов интернет--пользователей